Мольба

Давным-давно в одном большом поселении немецких колонистов на Волге, насчитывавшем тогда более четырёх сотен хозяйств, а ныне – стёртом с лица земли, жила одна молодая женщина. В двадцать лет она была выдана замуж. В семьях колонистов было, как правило, не менее полудюжины детей. И её муж Иоханнес был одним из старших сыновей, работящий, не пил, не бил, гостинцами одаривал, но был строг, сдержан и немногословен. Чем уж он смог привлечь девичье внимание? Может, красивым майским деревом - толстый пук березовых веток, привязанный к шесту, установленным у ворот её родительского дома в ночь под Троицу? Ведь такое является большой честью для девушки, потому что после этого её считают скорой невестой. А может, привлёк молодцеватостью, с какой лихо отплясывал на вечеринках в дни Кирмеса – осеннего престольного праздника? Или удивило его степенное молчание, когда парни вокруг наперебой осыпали зеленоглазую красавицу шутками-прибаутками? Молодёжь часто сходилась за деревней, на лугу в тёплое время года, или в холодное время - собиралась на посиделки у кого-нибудь, где они знакомились ближе, играли и пели. Иоханнес обошёл всех соперников, став постоянным провожатым девушки со всех вечеринок. А потом было скорое сватовство, обручение и последовавшее за ним оглашение в церкви в ближайшие три воскресенья. Всё же времени до свадьбы хватило, чтобы научиться при взгляде на жениха не заливаться краской и не прятать вспотевшие ладошки в складках юбки. Их венчание состоялось во второй день Рождества, и вместе с ними - ещё у полудюжины пар. Три свадебных дня – это самые яркие события в жизни. На ту пору девушки на выданье долго не засиживались в семьях лишним ртом, а потому к замужней жизни были готовы. Но одно дело мечты, взгляды на парней, девичьи перешёптывания, другое дело – вот, данный тебе суженый - и уже дальнейшая жизнь бок о бок и в радости, и в горести. Очень скоро молодая женщина стала полноправной участницей трудовой жизни своей новой семьи. А это и работа в поле, на гумне, за ткацким станком, прялкой, занятие шитьем и вязаньем, домашняя работа, кухня. Дни начинались и заканчивались молитвами. Размеренная жизнь наматывала годы супружества, но судьба не торопилась одарить их детьми. Зимы сменялись вёснами, годы жизни улетали с журавлиными стаями, и на втором десятке лет супружества почти не оставалось надежды на появление дитя. К тому времени их предки уже пару веков как переселились из далёкой Германии на эти раздольные приволжские земли. Однако потомки сумели сохранить уклад, обряды, ментальность. Колонисты, в общем-то, осознавали, в каком огромном государстве теперь их родина, только вот события, происходящие в нём, всё же пока оставались за порогами их домов… Но предощущение каких-то глобальных перемен в жизни зрело. Обычные домашние хлопоты всё чаще стали прерываться накатывавшими на их жизнь новостями о февральской революции в Питере и Саратове, о критическом положении на фронте. Мужчины несравненно больше знали о положении дел, а женщины - больше чувствовали надвигающуюся угрозу их существованию. И тут неожиданным подарком судьбы явилось так долго выпрашиваемое в молитвах материнство. Уже к весне она смогла поделиться с мужем, что ждёт ребёнка. Природа сторицей одаривала трудолюбие. Зима обещала быть сытой и в достатке. В саду ветви ломились от обилия яблок. Бабье лето давно закончилось. Молодой женщине труднее стало справляться по хозяйству. И однажды холодным вечером в доме появилось малое дитя. Отца немного огорчило, что долгожданный первенец не сын, но добрые чувства к жене и малышке скоро утешили. Сын обязательно ещё будет. С неделю роженица наслаждалась покоем, освобождённая абсолютно ото всех работ по дому, купающаяся в приветливых заботах окружающих, которые баловали её особой едой, не всегда подававшейся к общему столу, лакомствами. Для каждой матери, с рождением ребёнка открывается целый мир - новые заботы, новые обязанности, новые ощущения. Вот только наплывавшие на неё временами видения она не могла ни объяснить, ни сравнить с какими-либо рассказами женщин из её окружения. Трепетный страх за малышку вдруг рисовал такие картины, что мать едва не теряла сознание. Она была очень набожной католичкой, слышала о пророчествах из книги «Откровение Иоанна», старалась не грешить, регулярно посещала воскресные службы и ходила к причастию. А в этих видениях и были картины апокалипсиса: рушился их мир, разваливались здания, гибли люди. Ещё она видела какие-то наглухо заколоченные дома, в которых пленниками стали опухшие от страшного голода люди, жестоко подавляемые народные бунты - жуткое время, оплаченное ценой десятков тысяч человеческих жизней. Некое чудище с косой и с зияющей дырой вместо лица то вырастало до громадных размеров и словно молох пожирало всех, то превращалось в малоприметную тлю, которая уничтожала всё вокруг, не давая земле возможности плодоносить. Измученная в видениях непониманием происходящего, несчастная женщина не могла знать и неведомые ей названия грядущих событий: «раскулачивание», «коллективизация», «депортация». Приходя в себя, пробовала что-то рассказать мужу, но тот даже не хотел слушать, суеверно открещиваясь. А когда она однажды увидела какой-то бесконечный дремучий заснеженный лес и остекленевшие глаза мужа, в которых отразился волчий оскал, она замолчала совсем… в страхе не накликать бы большей беды. Слова её теперь беззвучные постоянно сплетались в бесконечную молитву за дитя, за мужа, за всех. И вот наступило Рождество, последнее для неё. Она чувствовала это. Мир уже шагнул в эпоху, открытую октябрьской революцией. Немного дней – и страна впрыгнет в новый календарь, перелетев через 13 дней, открыв летоисчисление по новому стилю и догоняя, наконец, весь остальной мир. Снега выпало много. На дворе разыгралась такая метель, что сторожа у церкви всю ночь названивали во все колокола, чтобы указать заблудившимся путникам, куда им двигаться. Казалось, в такой буран никто не решится без особой нужды и носа высунуть. Но люди цепочками тянулись к церкви. Радуйся, Мария, Благодати полная! Господь с Тобою. Благословенна Ты между жёнами И благословен плод чрева Твоего Иисус, который умножает в нас веру, укрепляет надежду, зажигает в нас любовь. Служба закончилась, народ разошёлся. Женщина надолго замерла у распятия. - Мой Господь и мой Бог, помилуй, спаси и сохрани нас. Спаси моё дитя… спаси ценой жизни моей… спаси и сохрани дитя для лучшей жизни. Потом она подошла к любимой фигуре Богородицы: - Моли о нас, Пресвятая Заступница, спаси и сохрани моё дитя… в грядущее безбожное время не убирай покров с дитя… Священник не стал прерывать её молитвенный труд, отошёл в другой конец храма. Свечи у алтаря давно погасли. Горели только у выхода. Почти темно. Только поднявшись с колен, женщина почувствовала, как затекли ноги. Всё. Всё сказано. Вера поможет ей расстаться с малышкой. Она поручает её промыслу Господа. Она верит в святую охранную материнскую любовь Богородицы. Всю силу своей веры вложила мать в мольбу о будущем ребёнка. И казалось, даже буран стих, словно устыдившись испытывать мощь своих ледяных порывов на этой хрупкой, но бесстрашной женщине. Однако другие силы, вырвавшиеся из-под контроля, уже не останавливали свою разрушительную работу, подготавливая пахоту для раскиданных плевел… А женщине ещё довелось увидеть, как была заколочена церковь, разорена колокольня. Она угасла как свеча без кислорода… унесла с собой свою тайну. Малышке едва минуло 10 месяцев. Последним видением матери был огромный прекрасный храм с божественной музыкой под сводами. Храм, куда, возможно, и её потомки, пришли на рождественскую службу… Как постигнуть, оценить этот материнский молитвенный подвиг? Знать, что ценой своей жизни обрекает дитя на сиротство, на безрадостное детство, на жизнь с жестокой мачехой, и верить, что это - во имя сохранения жизни ребёнка. Решиться оставить дитя, вверив Господу, который убережёт его сначала от первого жестокого голода, когда выживет лишь половина односельчан, а потом – от еще более жуткого мора, который уже половодьем выплеснется на огромные просторы страны. Ведь только Он позже убережёт её сиротинушку от чудовищной депортации со всеми земляками в Сибирь, от жестокости войны и лагерей и даже потом, в уже налаживающейся жизни, от гибели под обломками жилья во время ашхабадского землетрясения… Почти сто лет минуло. До рождественской службы ещё далеко. Храм пуст, горит пока единственная свеча перед чашей с облатками. За стенами вьюжит настоящая метель, а тут в огромном храме пока семь человек, которые пришли задолго до начала мессы. От горящей свечи отнесла огонёк к иконе Богоматери. В мерцании язычков пламени видны блики на иконе как отсвет тысячи событий, когда у образа Богородицы просили о заступничестве и помощи. Я ничего не знаю о своей бабушке, даже имени её не сохранилось в памяти у почти исчезнувшей родни. А тут вдруг словно увидела её коленопреклонённой, как в той церкви немецкой колонии. Построенная в 19 веке, эта церковь и сейчас ещё не до конца разрушена. На стенах даже можно увидеть пару фресок - сюжетов из Нового Завета. И осталась она стоять памятником некогда благодатному месту, где протекала жизнь одной из колоний Поволжья – села Мариенберг. Я счастлива, что из моего атеистического детства-отрочества всё же приведена в Храм, где уже второй десяток лет принимаю участие в праздновании вечного Таинства – явления Божественного младенца. Да святится Воля Твоя! Закончилась рождественская служба. Народ растекался от Храма по ярко освещённым улицам южного района Берлина. Припаркованные машины напоминали занесённое снегом поселение…